Татьяна Иванова: «Свобода слова приводит на скамью подсудимых»

— Татьяна Васильевна, вы были председателем избирательной комиссии и отказались фальсифицировать итоги голосования декабрьских выборов. Как отнеслись к вашему решению родные и близкие?

— Все были за, все отреагировали совершенно спокойно: решила – значит, решила. Первым, с кем я разговаривала, был мой брат. Живет он заграницей. Выслушав меня, он сказал: «Слушай, ты можешь писать, я помогу тебе опубликовать в Москве. Пиши всё о своём решении». Затем, по тому, что начало происходить в школе, я поняла, что, если я там останусь, мне не дадут говорить правду. Я дорожу людьми, с которыми работала, они мне действительно близки. Я понимала, что, если я начну говорить, меня не заткнут, но в школе будет комиссия за комиссией. И мне либо придется замолчать ради этих людей, либо их подставить под удар.

— Своим поступком вы вдохновили Марину Шишкину и Максима Резника на создание кардинально нового общественного движения «Гражданин учитель». Что вы о нём думаете?

— Я о «Гражданине учителе» узнала, когда мне позвонили с телеканала «100 ТВ», пригласили в студию, но я не могла приехать: эти четыре месяца судов… они мне здоровья стоили. Знаете, буквально два дня назад я говорила с корреспондентом «Семейного очага» о свободе. Я говорила о том, что у нас свобода слова приводит на скамью подсудимых. По сути, так и получилось. В конечном итоге люди, с которыми я работала, от меня отошли.

Когда меня позвали на «100 ТВ», мы договорились, что я не приеду, но буду в прямом эфире по телефону. Тогда я о «Гражданине учителе» и услышала, и Марину Анатольевну первый раз увидела… Резника я уже знала, потому что в феврале, в тот период, когда я уехала в Москву, директора образовательных учреждений (их было 13 человек) написали письмо против меня в поддержку начальника отдела образования. В ЗакСе его называли «письмом тринадцати». Естественно, оно пришло к Резнику (М.Л. Резник – председатель постоянной комиссии по образованию, культуре и науке – прим. ред.). А пока я была в Москве, за сутки родители моих учеников написали другое письмо в мою поддержку, подписали его 64 человека. Они вышли на Максима Львовича и отдали письмо непосредственно ему в руки. Уже в прямом эфире мне сказали, что у меня будет два общественных защитника – А. Ковалёв и М. Резник. Сам факт, когда за тобой кто-то стоит, меняет состояние кардинально. Я на себе испытала, что такое человек незащищенный: на первое заседание я шла вообще одна, у меня не было адвоката, я не читала иск, я не знала, где, что, как себя вести. Я элементарно не знала, как обращаться к судье. Я шла в никуда.

Учителей обязательно надо защищать. Надо их поднимать на новый уровень, воспитывать к ним качественно новое отношение. Поймите, в образовании, как и в милиции, случайных людей не должно быть, а у нас сейчас их там слишком много.

— Как вы думаете, нужен ли запрет на участие работников бюджетной сферы в формировании избиркомов?

— Что касается выборной системы, сломать то, что было – это не строить, это легко. Но проводить выборы в школе – это удобно. Есть помещение, отвечающее всем требованиям пожарной безопасности, а это важно. Есть оборудование. Где его взять, если не в бюджетных организациях?!

Далее… Учителя? Да почему нет?! Пусть они, ради Бога, сидят в этих комиссиях. Главное – категорически запретить назначать председателями комиссий работников бюджетной сферы. Когда это обсуждалось на круглом столе, мне сказали: «Но ведь всё равно будут давить». Я ответила: «Надавите на меня. Я на пенсии. Что вы можете мне сделать? Вы что – пенсию отнимете? Что с меня взять? У меня и так ничего нет». Председатели комиссий не выбираются, их назначают. Пусть будут из одиннадцати человек – пять учителей, ещё пять – от разных партий, да от кого угодно. А председателем посадите «Татьяну Иванову». На неё начальник образования не надавит. Глава администрации не надавит. И что получится? Я не дам подтасовывать вам, а вы – не позволите мне. Вот и всё решение этого вопроса. С наименьшими потерями, скажем так.

— А где взять таких людей – ответственных и преданных?

— Представляете, я, после своих судов убедилась, что у нас очень много таких людей. Я работала не первый год в комиссии и знаю многих, кто не занимался фальсификациями. Они не стали этого делать. Но… на президентских выборах они уже не работали. Никого не поставили туда работать. Меня в открытую спрашивали: «А ты за детей своих не боишься?» Представьте себе, мы живем в вечном страхе, и это для нас – нормальное состояние. Мы к нему настолько привыкли, что просто-напросто его не замечаем. Кажется, что это состояние в нас заложено генетически, с 30-х годов. Если мы из него выбиваемся – то это уже нонсенс.

— Какие действия общественного движения «Гражданин учитель» могут оказать наибольшее влияние на ситуацию, сложившуюся в нашей стране?

— В образовании очень много вопросов – больших, непонятных и необъяснимых. Начиная с системы аттестации, которая меня крайне удивляет. Когда я начинала работать, ценились стаж и образование. Теперь ввели аттестацию. Учитель превращается в счетовода – подходит время аттестации, начинается гонка: откуда бы взять аттестационные баллы? где бы опубликовать статью? как оформить портфолио? Это идиотизм, полный идиотизм. Людям, посвятившим жизнь образованию, – надо памятники ставить и в ноги кланяться только за то, что они отстояли у доски 20-30 лет. А аттестация – общая для всех. Учителя, которые проработали в школе больше, чем я прожила, в жизни не пройдут эту аттестацию, но они научат ещё сотни молодых – у них за спиной опыт!

Следующее. Сейчас есть побалльные надбавки. Раз в полгода учитель получает надбавку к зарплате на полугодие. Один из критериев оценки - количество отличников и хорошистов. На что это провоцирует учителей? Или результативность ЕГЭ. А если это учитель ИЗО или физической культуры?

Сейчас хотят вводить уроки богословия. Это хорошо. Но давайте подумаем: а что там будут говорить? Здесь надо чётко продумать программу, и потом, чтобы начать преподавать, нужны часы: придется либо сокращать какой-то из предметов, либо увеличивать нагрузку ученикам.

Моё мнение – нельзя ставить эксперименты над людьми. Новую программу необходимо сначала апробировать. Но это должна быть небольшая группа, группа добровольцев. Их сразу нужно предупредить, что они будут учиться по этой программе с первого по одиннадцатый класс. Только потом, когда будут видны результаты, можно вводить предмет во всех школах. А у нас что получается? Была когда-то платная программа Рекорд. Что платно – то выгодно. Школа получает деньги. А результатов эксперимента нет – одиннадцать лет никто ждать не станет, деньги же нужны сейчас. Понимаете, да? У нас в стране всё не продумано, ничего не доведено до конца.

— Как бы вы оценили менталитет современной молодёжи? Каким вы видите будущее ровесников ваших выпускников?

— После произошедшего я больше стала общаться с молодежью: корреспонденты, журналисты. Я очень порадовалась. Вы другие. Правда, надо, чтоб ещё не одно поколение прошло, чтобы искоренить тот страх, что закован в нас. Вы лучше нас. Нам есть чему у вас поучиться. Это и радует.

По поводу моих учеников знаю точно: в моменты принятия решений они будут думать, что делают. Я на выпускном вечере им сказала, что двери моего дома для них открыты, что они всегда могут прийти… (голос дрожит). А они ответили: «Если мы не сможем приехать к вам и будем вынуждены принять решение, то подумаем, как поступили бы вы».